1 марта.

Острова.

Елагин остров.

 Елагин остров расположен между Средней и Большой Невками. На нем находится Центральный парк культуры и отдыха имени С. М. Кирова.
 В первые годы строительства Петербурга Елагин остров назывался Мишкиным или Мишиным. Возможно, это название возникло под влиянием финского наименования «Мустила» (на некоторых картах — «Мистула»). Существовало также предание о том, что группа солдат, производя в 1703 году разведку, неожиданно наткнулась на медведя, отчего и назвали остров Мишкиным.
 В середине XVIII века за этим островом утвердилось название Лисий нос — возможно, по вытянутой форме его Западной части. Некоторое время остров называли по фамилиям ого владельцев Шафировым, затем Мельгуновым.
 В70-х годах XVIII века остров перешел в собственность обер-гофмейстера Екатерины II И. П. Елагина, при котором были проведены большие работы по благоустройству острова. С тех пор за островом и сохраняется современное название — Елагин.
 От Елагина острова получили наименования мосты — Первый, Второй и Третий Елагины, которые были построены через Среднюю и Большую Невки для соединения острова с соседними территориями.

Настроение.

68-ая годовщина снятия блокады Ленинграда.

 27 января 1944 года была окончательно снята блокада Ленинграда, длившаяся 900 дней и ночей.
 Вечная помять её жертвам! Поклонимся ещё раз Великому подвигу!

                             27 января 1944 года

За залпом залп гремит салют. 
Ракеты в воздухе горячем 
Цветами пёстрыми цветут. 
А ленинградцы тихо плачут. 
Ни успокаивать пока, 
Ни утешать людей не надо. 
Их радость слишком велика — 
Гремит салют над Ленинградом! 
Их радость велика, но боль 
Заговорила и прорвалась: 
На праздничный салют с тобой 
Пол-Ленинграда не поднялось... 
Рыдают люди, и поют, 
И лиц заплаканных не прячут. 
Сегодня в городе салют. 
Сегодня ленинградцы плачут... 

Ю. Воронов  

Петродворец-интерьеры. Художник А.П. Цесевич. Часть II.

Большой дворец

Западная галерея в Монплезире

Коронная в Большом дворце

Петродворец-интерьеры. Художник А.П. Цесевич. Часть I.

Парадный зал в Монплезире

Тронный зал в Большом дворце

Настроение.

Петербург в акварелях и гравюрах Б. Патерсена.

Старый Новый Год

С первого по тринадцатое
Нашего января,
Сами собой набираются
Старые номера.
Сняли иллюминацию,
Но не зажгли свечей,
С первого по тринадцатое
Жены не ждут мужей.

С первого по тринадцатое -
Пропасть между времен.
Вытру рюмашки насухо,
Выключу телефон.
Дома, как в парикмахерской,
Много сухой иглы,
Простыни перетряхиваются,
Не подмести полы.

Вместо метро Вернадского
Кружатся дерева,
Сценою императорской
Кружится Павлово.

Только в России празднуют
Эти двенадцать дней,
Как интервал в ненастьях
Через двенадцать лет.
Вьюгою патриаршею
Позамело капот,
В новом несостоявшееся
Старое настает.

Я закопал шампанское
Под снегопад в саду,
Выйду с тобой с опаскою:
Вдруг его не найду.
Нас обвенчает наскоро
Снежная коронация
с первого по тринадцатое,
с первого по тринадцатое.
   А. Вознесенский

Настроение.

Отголоски праздников.

                                       Ёлка в капельке

Хорошо вспоминается из детства рождественская елка: ее темная зелень сквозь ослепительно-пестрый свет, сверкание и блеск украшений, теплое сияние парафиновых свечей и особенно — запахи. Как остро, весело и смолисто пахла вдруг загоревшаяся хвоя! А когда елку приносили впервые с улицы, с трудом пропихивая ее сквозь распахнутые двери и портьеры, она пахла арбузом, лесом и мышами. Этот мышистый запах весьма любила трубо-хвостая кошка. Наутро ее можно было всегда найти внутри нижних ветвей: подолгу подозрительно и тщательно она обнюхивала ствол, тыкаясь в острую хвою носом: «Где же тут спряталась мышь? Вот вопрос». Да и догоревшая свечка, заколебавшаяся длинным дымным огнем, пахнет в воспоминании приятной копотью.

Чудесны были игрушки, но чужая всегда казалась лучше. Прижав полученный подарок обеими руками к груди, на него сначала и вовсе не смотришь: глядишь серьезно и молча, исподлобья, на игрушку ближайшего соседа. У господского Димы — целый поезд, с вагонами всех трех классов, с заводным паровозом. У прачкиного Васьки — деревянный конь: голова серая, в темных яблоках, глаза и шея дикие, ноздри — раскаленные угли, а вместо туловища толстая палка. Оба мальчугана завидуют друг другу.

— Посмотри, Дима, — изнывает от чужого счастья кривобокая, кисло-сладкая гувернантка, — вот дырочка, а вот ключик. Заводить надо так: раз-раз-раз-раз… У-у! поехали, поехали!..

Но Дима не глядит на роскошный поезд. Блестящие глаза не отрываются от Васьки, который вот уже оседлал серого в яблоках, стегнул себя кнутиком по штанишкам, и вот пляшет на месте, горячится, ржет ретивый конь, и вдруг галопом вкось, вкось!.. У Димы катастрофа: крушение поезда, вагоны падают набок, паровоз торчит вверх колесами, а колеса еще продолжают вертеться с легким шипением.

— Ах, Дима! Зачем же толкать паровозы ногами? Как тебе не стыдно?..

— Не хочу паровоза, хочу Васькину вошадь! Отдайте ему паровоз, а мне вошадь! Хочу вошадь!

Но гордый Васька гарцует, молодецки избоченившись на коне, и небрежно кидает:

— Ишь ты какой! Захотел тоже!..

Что говорить, волшебна, упоительна елка. Именно упоительна, потому что от множества огней, от сильных впечатлений, от позднего времени, от долгой суеты, от гама, смеха и жары дети пьяны без вина, и щеки у них кумачово-красны. Но много, ах как много мешают взрослые. Сами они играть не умеют, а сами суются: какие-то хороводы, песенки, колпаки, игры. Мы и без них ужасно отлично устроимся. Да вот еще дядя Петя с козлиной бородкой и козлиным голосом. — Сел на пол, под елкой, посадил детей вокруг и говорит им сказку. Не настоящую, а придумал. У, какая скука, даже противно. Нянька, та знает взаправдушные.

   А. Куприн