Петербургские фонари.

Вы замечали, что питерские фонари совершенно особенные - ни в одном другом городе вы не найдёте похожих на эти. Днём мы проходим мимо, редко обращая на них внимание, и только вечером, когда смеракется, когда город начинает сверкать огнями, видно какие необыкновенные фонари дарят нам этот свет. Люди, создавшие их, были не просто мастерами своего дела, но ещё и художниками, поэтами, музыкантами - ведь когда смотришь на них, то на ум сразу приходят какие-нибудь стихотворные строки или слышится какая-то мелодия. Не правда ли?

"В стихах и пьесах Блока горят и качаются питерские фонари всех рангов. Там, где "ночь, улица, фонарь, аптека",  - там, конечно, окружённый радостным ореолом, светит сквозь приморский  густой туман покосившийся провинциальный фонарь самого начала девяностых годов, почти ничем не отличающийся от того городского масляного фонаря, который "умирал в одной из дальних линий Васильевского острова" почти столетием раньше, в одном из незаконченных набросков Гоголя.
Но у того же Блока пылают злым светом и центральные улицы города, где взвихренные толпы людей двигаются в каком-то сумасшедшем хороводе "в кабаках, в переулках, в извивах, в электрическом сне наяву". Блоковский мягкий петербургский снег, крупными хлопьями таинственно ложащийся на женские вуалетки, то лиловый, то голубой, падал, конечно, в лучах газовых или электрических фонарей, гудящих вольтовыми дугами, по-пчелиному жужжащих на тогдашнем Невском, на Морской, над проносящимися санками с медвежьими полостями, над треуголками лицеистов и пажей, над накрашенными лицами куртизанок...
Уже тогда, в раннем моём детстве, в девяностых годах века, был в городе и электрический свет. Эти фонари были очень разными: вокруг Таврического сада, вдоль Потёмкинской, вдоль Тверской свет давали невысокие простые светильники на столбах из гнутых железных труб: над яблоками их ламп были укреплены белые тарелки отражателей.
Тут же рядом на Малой Итальянской, на Греческом, высились высоченные фонари-столбы, напоминавшие Эйфилеву башню в миниатюре. Они несли на себе огромные призматические стеклянные коробки, и какое именно устройство пылало в этих коробках - не могу сейчас сказать точно. В ранней юности кто-то уверял меня, что эти мощные решетчатые конструкции тут от тех времён, когда они поддерживали на своих вершинах ещё первые свечи Яблочкова, как в Париже. Так это или не так, судить не берусь, но эти "башни", с сильными источниками электрического света наверху, доторжетсвовали в тех улицах чуть ли не до самой Революции.
А главные улицы связываются в воспоминании с совершенно другими фонарями. У них были очень высокие столбы, такие же, как у нынешних наших: стройные, сваренные из труб разного поперечника. Только наши оканчиваются прямым перекрестьем, поддерживающим тройчатку святящихся шаров, а те заканчивались улиткообразно закрученным подвесом, с которого спускалось большое сияющее яйцо молочного стекла, охваченное тонкой проволочной сеткой. Внутри столба заключалось подъёмной устройство. Каждое утро фонарщик (он был ещё жив, курилка!)  опускал маленькой внутренней лебёдкой это яйцо почти до земли, вынимал из зажимов внутри него и бросал тут же на тротуар обгоревшие (один-конусом, другой - воронкой, кратером, как в учебниках физики) угли, в виде крепко спресованных палочек толщиной в палец взрослого мужчины, и вставлял новые. И каждый раз вокруг него толпились мальчишки, кидаясь, как коршуны, на эти огарыши. Зачем они были им нужны, не скажу даже по догадке, хотя ведь и сам постоянно и подолгу носил, как Том Сойер, в карманах, хранил в углах парты матово-глянцевые, похожие на металл, угольные цилиндрики...
Вечером эти фонари загорались уже без фанарщика, все сразу по всему Невскому и по Большой Морской; сначала в них что-то начинало потрескивать, слегка посверкивать. Потом молочно-белые яйца становились слегка лиловатыми, и сверху на головы проходящих начинало литься вместе с чуть-чуть сиреневым, трепещущим светом задумчиваое, на что-то намекающее пчелиное жужжание.
В этом жужжании, в этом полупрозрачном свете и являлись поэтам того времени их Незнакомки и Прекрасные Дамы, лукавые, неверные, двусмысленные фантомы предсмерьных годов того мира! В этом жужжанье и падал тихо на панели, на мостовые, на медвежьи полости, на собольи палантины, на синие сетки лихачей, на крыши неуклюжих тогдашних "моторов" - автомобилей - мягкий, пушистый, убаюкивающий снег.
Ах, фонарики, фонарики Петербурга!"
   Из книги Л. Успенского "Записки старого петербуржца"