Читаю Ольгу Берггольц.

 "И каждый вечер, столбом став перед иконкой, окаменев, выпучив глаза, Авдотья молилась изображению старика, спокойно кормящего медведя, изображению горестной избушки - сияющему своему за тремя ночами, далёкому Гужову. Сидя на корточках у плиты, мы с уважением следили за её широкой юбкой, за тощей косичкой меж голых мужественных лопаток, за большой красной рукой, кладущей медленные кресты. Мы напряжённо вслушивались в её цокающий шёпот, и я услыхала однажды:
 - Святы божи, святы крепки, святы бессмертны, помилуй мя.
 Воображение перевело подслушанную молитву иначе - она была таинственна и прекрасна: "Цветы божьи, цветы крепкие, цветы бессмертные, помилуйте нас."
 И тотчас же, легко и отрадно, мы поверили, что у бога в раю растут цветы - огромные, с дерево, неувядающие, крепкие и добрые; они светятся, как фонарики, и сделают всё, что у них попросишь. И мы верили в божьи цветы, в их дивную силу, спокойно и радостно и с особым доверием просили:
 - Цветы божьи, цветы крепкие, цветы бессмертные, помилуйте нас!
 Я скрывала эту молитву от взрослых, инстинктивно чувствуя, что они запретят её, что они, молясь скучным, темноликим иконам своим, не поверят в весёлые и добрые святые цветы.
 И вот прошло много-много лет - была революция, была гражданская война, мы почти три года жили в Угличе, потом вернулись в Петроград... потом через девять лет всего я навсегда ушла из отчего дома, из-за Невской заставы, и была уже комсомолкой и даже кандидатом партии, и давным-давно не верила в бога, и совсем позабыла про его всемогущие цветы, - когда увидела их воочию, живыми! Это было в то лето, когда я первый раз в жизни поехала на юг, к морю, и до отхода автобуса в Гагры бродила одна в сочинском дендрарии. казалось, сердце уже не в силах вместить восторженного изумления перед впервые увиденной красотой юга, казалось, оно до отказа полно только вчера открытым морем, морем, морем - его трепещущим, влажным, безграничным серебром. Но вот я повернула в аллею с какими-то высокими тёмно-зелёными деревьями, полную неподвижного, неведомо-балгоуханного сумрака, и - обмерла: на ветвях этих деревьев, среди крупных тёмных листьев, светясь, как фонарики, недвижно сидели огромные цветы, такие крепкие, такие на вид бессмертные, такие спокойно-прекрасные, то сама собой внезапно вспомнилась мечта-молитва раннего детства. И я засмеялась, - господи, да ведь я же в раю! И в весёлом счастье я прошептала, не молясь и не кощунствуя: "Цветы божьи, цветы крепкие, цветы бессмертные, помилуйте нас" - как давным давно, за Невской заставой..."