Кончалась "музыка" в Павловске, начинался сезон в Петербурге. Ничего особенного не случалось - из года в год было всё то же.Осень, вернисаж, первый снег, балет, новая книга стихов, крещенский мороз - так до первого дыхания ни с чем не сравнимой петербургской весны, до белых ночей, до новой "музыки"...
И только. Но веял над нами
Какой-то божественный свет,
Какое-то лёгкое пламя,
Которому имени нет.
Отблеск этого света лежит на всех воспоминаниях о Санкт-Петербурге.
***
За Калинкиным мостом, очень далеко, жила баронесса Т[аубе]. Она писала стихи и печатала их под псевдонимом в собственном журнале.
Когда ночью загулявшей компании не хотелось расходиться, а ехать было некуда, кто-нибудь предлагал: поедем к баронессе.
Вопрос был только в извозчиках - повезут ли в такую даль? Гостям в доме за Калинкиным мостом были всегда рады. Заспанная горничная не удивлялась, впускала ночных визитёров. Через четверть часа в пышном пеньюаре выплывала густо нарумяненная, тоже заспанная, но улыбающаяся хозяйка. "Ах, как мило, что заехали... Раб (голос её становился повелительно-суровым), раб, - кричала она куда-то в пространство, - собери закусить."
Ещё через четверть часа "раб" - муж баронессы, морской офицер, распахивал двери столовой: "Пожалуйте, господа."
В столовой, просторной и хорошо обставленной, в углу стоял человеческий скелет. В костлявых пальцах - гирлянда электрических цветов. В глазных впадинах - по красной лампочке.
Закуска, сервированная "рабом", не отличалась роскошью, зато вина и водки подавалось "сколько выпьют". Баронесса показывала гостям пример. Муж больше курил и молчал. О нём вспоминали, только тогда когда слышался окрик: "Раб - ещё мадеры! Раб - принеси носовой платок!" Он исполнял приказания и стушёвывался до нового окрика.
- Баронесса, расскажите историю вашего скелета.
- Ах, это такой ужас. Он был в меня влюблён. Имя? Его звали Иван. Он был смуглый, красивый.. Носил мне цветы, подстерегал на улице. На все его мольбы я отвечала - нет, нет, нет. Однажды, он пришёл ко мне страшно бледный. - "Баронесса, я пришёл за вашим последним словом". Я смерила его взглядом: "Вы его знаете - нет".
Он уехал в своё имение (он был страшно богат) и стал учиться стрелять. Учился целый год, но, представьте, выстрелил так неудачно, что мучился целый сутки, пока не умер. Ужас! Свой скелет он завещал мне.
Баронесса подносила к глазам платок:
- Иван, Иван, зачем ты это сделал?
- И вы не ушли после этого в монастырь?
- Я сделал больше - я написала стихи. Они выгравированы на его могильной плите.
В широком (слишком широком для мужского скелета) тазу "Ивана" видна аккуратно просверленная дырка - след рокового выстрела. Скелет маленький, жёлтый, он дрожит, когда его трогают, и трясёт своей электрической гирляндой.
- Прежде он стоял в моей спальне, - томно прибавляет баронесса, - но пришлось вынести, - несколько раз он обрывал свою проволоку и падал ко мне на кровать.
Георгий Иванов "Петербургские зимы"
И только. Но веял над нами
Какой-то божественный свет,
Какое-то лёгкое пламя,
Которому имени нет.
Отблеск этого света лежит на всех воспоминаниях о Санкт-Петербурге.
***
За Калинкиным мостом, очень далеко, жила баронесса Т[аубе]. Она писала стихи и печатала их под псевдонимом в собственном журнале.
Когда ночью загулявшей компании не хотелось расходиться, а ехать было некуда, кто-нибудь предлагал: поедем к баронессе.
Вопрос был только в извозчиках - повезут ли в такую даль? Гостям в доме за Калинкиным мостом были всегда рады. Заспанная горничная не удивлялась, впускала ночных визитёров. Через четверть часа в пышном пеньюаре выплывала густо нарумяненная, тоже заспанная, но улыбающаяся хозяйка. "Ах, как мило, что заехали... Раб (голос её становился повелительно-суровым), раб, - кричала она куда-то в пространство, - собери закусить."
Ещё через четверть часа "раб" - муж баронессы, морской офицер, распахивал двери столовой: "Пожалуйте, господа."
В столовой, просторной и хорошо обставленной, в углу стоял человеческий скелет. В костлявых пальцах - гирлянда электрических цветов. В глазных впадинах - по красной лампочке.
Закуска, сервированная "рабом", не отличалась роскошью, зато вина и водки подавалось "сколько выпьют". Баронесса показывала гостям пример. Муж больше курил и молчал. О нём вспоминали, только тогда когда слышался окрик: "Раб - ещё мадеры! Раб - принеси носовой платок!" Он исполнял приказания и стушёвывался до нового окрика.
- Баронесса, расскажите историю вашего скелета.
- Ах, это такой ужас. Он был в меня влюблён. Имя? Его звали Иван. Он был смуглый, красивый.. Носил мне цветы, подстерегал на улице. На все его мольбы я отвечала - нет, нет, нет. Однажды, он пришёл ко мне страшно бледный. - "Баронесса, я пришёл за вашим последним словом". Я смерила его взглядом: "Вы его знаете - нет".
Он уехал в своё имение (он был страшно богат) и стал учиться стрелять. Учился целый год, но, представьте, выстрелил так неудачно, что мучился целый сутки, пока не умер. Ужас! Свой скелет он завещал мне.
Баронесса подносила к глазам платок:
- Иван, Иван, зачем ты это сделал?
- И вы не ушли после этого в монастырь?
- Я сделал больше - я написала стихи. Они выгравированы на его могильной плите.
В широком (слишком широком для мужского скелета) тазу "Ивана" видна аккуратно просверленная дырка - след рокового выстрела. Скелет маленький, жёлтый, он дрожит, когда его трогают, и трясёт своей электрической гирляндой.
- Прежде он стоял в моей спальне, - томно прибавляет баронесса, - но пришлось вынести, - несколько раз он обрывал свою проволоку и падал ко мне на кровать.
Георгий Иванов "Петербургские зимы"
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.